ООО "БЕНУА" основано в августе 1995 года
ООО " "
учредитель Санкт-Петербургской Палаты Недвижимости
Жорж Сименон «Мегрэ у министра»
Стр. 1 | Стр. 2 | Стр. 3 | Стр. 4 | Стр. 5 | Стр. 6 | Стр. 7 | Стр. 8 | Стр. 9 | Стр. 10 | Стр. 11 | Стр. 12 | Стр. 13 | Стр. 14 | Стр. 15 | Стр. 16 | Стр. 17 | Стр. 18 | Стр. 19 | Стр. 20 | Стр. 21 | Стр. 22 | Стр. 23 | Стр. 24 | Стр. 25 | Стр. 26 | Стр. 27 | Стр. 28 | Стр. 29 | Стр. 30 |
припухшими после сна глазами он
маленькими глоточками пил кофе и поглядывал вокруг. Наконец произнес еще
заспанным голосом:
— Погода хорошая.
— Да. Все в инее.
Солнечный свет казался терпким и свежим,
как деревенское белое вино. Париж уже проснулся, и до бульвара Ришар‑Ленуар
долетал привычный шум.
— Тебе надо раньше уйти?
— Нет. Позвонить Шабо, а то после
восьми я рискую не застать его дома. Впрочем, если сегодня в Фонтене‑ле‑Конт
рыночный день, его не будет уже в половине восьмого.
Жюльен Шабо служил судебным следователем в
Фонтене‑ле‑Конт и жил там с матерью в большом старом доме. Мегрэ и
он дружили еще с тех времен, когда учились в Нанте. Года два назад, возвращаясь
из Бордо с конгресса, Мегрэ заехал повидаться с ним. Старая мадам Шабо в шесть
утра отправлялась к ранней мессе, а в семь жизнь в доме шла полным ходом; в
восемь Жюльен выходил, но не для того, чтобы отправиться в суд — он не был
перегружен работой, — а чтобы прогуляться по улицам или по берегу Вандеи.
— Налей мне еще чашку, пожалуйста.
Мегрэ придвинул телефон и набрал
междугородную. Телефонистка повторила номер, и тут Мегрэ подумал, что если их
вчерашние предположения справедливы, то его телефон прослушивается. Настроение
сразу испортилось. Его снова охватило отвращение, как тогда, когда он осознал,
что, помимо своей воли, втянут в политическую махинацию. И он опять ощутил
неприязнь к Огюсту Пуану, которого совершенно не знал, никогда не встречал и
который, несмотря на это, счел возможный обратиться к нему, чтобы он вызволил
его из беды…
— Мадам Шабо?.. Алло!.. Это мадам
Шабо?.. Говорит Мегрэ… Нет, нет, это Мегрэ!..
Мадам Шабо была туговата на ухо. Ему
пришлось повторить свое имя раз пять‑шесть и еще уточнить:
— Жюль Мегрэ, который служит в
полиции…
Тогда она воскликнула:
— Вы в Фонтене?
— Нет. Я звоню из Парижа. Ваш сын
дома?
Она кричала очень громко, в самую трубку.
Мегрэ не разобрал, что она ответила. Прошла почти минута, прежде чем он услышал
голос Шабо.
— Жюльен?
— Да.
— Ты слышишь меня?
— Так же хорошо, как если бы ты
звонил с нашего вокзала. Как поживаешь?
— Прекрасно. Слушай, я беспокою тебя,
чтобы навести кое‑какие справки. Я тебя, наверно, оторвал от завтрака?
— Чепуха.
— Ты знал Огюста Пуана?
— Который стал министром?
— Да.
— Я часто его встречал, когда он был
адвокатом в Ла‑Рош‑Сюр‑Ионе.
— Что ты о нем думаешь?
— Замечательный человек.
— Расскажи о нем подробнее. Все, что
придет в голову.
— У его отца Эвариста Пуана в Сен‑Эрмане,
городе Клемансо, гостиница, славящаяся не апартаментами, а великолепной кухней.
Гурманы приезжают издалека, чтобы там поесть. Ему, должно быть, за восемьдесят.
Несколько лет назад он передал все дела зятю и дочери, но продолжает заниматься
ими. Огюст Пуан — его единственный сын. Он учился почти одновременно с нами, но
сначала в Пуатье, а потом в Париже. Ты меня слушаешь?
— Да.
— Продолжать? Право он зубрил, как
проклятый. Потом открыл адвокатскую контору на площади Префектуры в Ла‑Рош‑Сюр‑Ионе.
Город ты знаешь. Несколько лет он занимался в основном тяжбами между фермерами
и землевладельцами. Женился на дочери тамошнего стряпчего, Артюра Белио; тот
года три назад умер. Вдова его и сейчас живет в Ла‑Рош.
Думаю, если бы не война, Огюст Пуан
продолжал бы спокойно адвокатствовать в судах Вандеи и Пуатье.
Во время оккупации он ничем себя не
проявлял, продолжал жить так, будто ничего не изменилось, и все были страшно
удивлены, когда за несколько недель до ухода немцы его арестовали и отправили
сперва в Ниор, а потом куда‑то в Эльзас. Одновременно арестовали еще не
то трех, не то четырех человек, среди которых был один хирург из Брессюира, и
тогда стало известно, что всю войну Пуан прятал у себя на ферме неподалеку от
Ла‑Рош английских разведчиков и летчиков, бежавших из немецких лагерей.
В городе он появился снова через несколько
дней после освобождения. Он очень отощал и плохо себя чувствовал. Героем он
себя не выставлял, не лез ни в какие комитеты, не принимал участия в разных
парадах. Помнишь, какая тогда была сумятица. И во все замешивали политику.
Нельзя было разобраться, кто «чистые», а кто «нечистые». Когда все окончательно
запуталось, обратились к Пуану. Он хорошо поработал, без шумихи, не занесся, и
мы выбрали его депутатом в парламент.
Вот и все про него. Пуаны не продали свой
дом на площади Префектуры. Во время сессий они живут в Париже, а потом сразу
возвращаются. Пуан даже сохранил часть своей клиентуры. Думаю, жена очень ему помогает.
У них есть дочь.
— Это я знаю.
— Значит, ты знаешь столько же,
сколько я.
— Ты знаком с его секретаршей?
— С мадемуазель Бланш? Я часто видел
ее у него в конторе. Она с таким неистовым пылом опекала своего патрона, что ее
прозвали драконом.
— Больше ничего не можешь о ней
сказать?
— Полагаю, что она в него влюблена,
знаешь, как это обычно бывает у старых дев.
— Она работала у него до того, как
превратилась в старую деву.
— Знаю. Но это уже другой вопрос, и
тут я сказать ничего не могу. А что случилось?
— Пока ничего. А Жака Флери знаешь?
— Не очень. Я встречался с ним раза
два‑три по крайней мере лет двадцать назад. Он вроде бы живет в Париже.
Не знаю, чем занимается.
— Спасибо и еще раз извини за то, что
испортил тебе завтрак.
— Мама держит его на огне.
Не зная, что бы еще сказать, Мегрэ
спросил:
— Погода у вас хорошая?
— Солнце светит, но все крыши в инее.
— У нас тоже холодно. До скорой
встречи, старина. Привет матушке.
— До свидания, Жюль.
Для Жюльена Шабо этот телефонный звонок —
настоящее событие, и, прогуливаясь по улицам, он все время будет думать о нем,
недоумевая, почему Мегрэ интересуется министром общественных работ…
Завтракая, комиссар все время ощущал во
рту привкус спиртного. Выйдя из дома, он решил пойти пешком и на площади
Республики зашел в бистро, чтобы очистить желудок глотком белого вина.
Вопреки обыкновению, он купил все утренние
газеты и успел на набережную Орфевр к началу утреннего совещания. В кабинете
шефа Мегрэ молчал, рассеянно слушал, разглядывая Сену и прохожих на мосту Сен‑Мишель.
Когда все разошлись, он остался. Шеф понял, что это неспроста.
— Что случилось, Мегрэ?
— Неожиданная неприятность.
— Связана со службой?
— Нет. В Париже еще никогда не было
так спокойно, как последние пять дней. Вчера вечером меня пригласил к себе
министр и попросил заняться одним делом. Оно мне очень не нравится, но мне
ничего не оставалось, как согласиться. Я его предупредил, что поставлю вас в
известность, но не вдаваясь в подробности.
Начальник Уголовной полиции нахмурил
брови.
— Дело очень неприятное?
— Очень.
— Связано с катастрофой в Клерфоне?
— Да.
— И министр поручает вам это дело от
себя лично?
— Премьер‑министр в курсе.
— У меня нет желания узнавать
подробности. Действуйте, старина, раз так нужно. Но будьте осмотрительны.
— Попытаюсь.
— Люди вам нужны?
— Несомненно. Трое или четверо Они не
будут знать, в чем суть дела.
— Почему они не обратились в Сюртэ?
— Вы разве не понимаете?
— Понимаю. Вот потому‑то я и
беспокоюсь о вас. Ну, ничего не поделаешь!..
Мегрэ вернулся к себе и заглянул в комнату
инспекторов.
— Жанвье, зайди на минутку!
Потом, увидев, что Лапуэнт собирается
уходить, спросил:
— У тебя какая‑нибудь серьезная
работа?
— Нет, патрон, так, обычная мелочь.
— Передай кому‑нибудь и подожди
меня. Ты тоже, Люка.
Вернувшись в кабинет с
наверх
|