ООО "БЕНУА" основано в августе 1995 года

ООО "" учредитель Санкт-Петербургской Палаты Недвижимости

Жорж Сименон «Мегрэ у министра»

Стр. 1 | Стр. 2 | Стр. 3 | Стр. 4 | Стр. 5 | Стр. 6 | Стр. 7 | Стр. 8 | Стр. 9 | Стр. 10 | Стр. 11 | Стр. 12 | Стр. 13 | Стр. 14 | Стр. 15 | Стр. 16 | Стр. 17 | Стр. 18 | Стр. 19 | Стр. 20 | Стр. 21 | Стр. 22 | Стр. 23 | Стр. 24 | Стр. 25 | Стр. 26 | Стр. 27 | Стр. 28 | Стр. 29 | Стр. 30 | 

газеты. Старается быть в курсе, чтобы мы могли говорить о моей работе. Когда мне предложили выставить кандидатуру на выборах, она пыталась отговорить меня. Более того, не хотела, чтобы я стал министром. Она не тщеславна.

     — Она уроженка Ла‑Рош‑Сюр‑Йон?

     — Ее отец был там стряпчим.

     — Вернемся к вопросу о ключах. У кого еще они есть?

     — У моей секретарши, мадемуазель Бланш.

     — Ее фамилия?

     Мегрэ все записывал в свою черную записную книжку.

     — Ламот. Бланш Ламот. Ей должно быть… сорок один… нет, сорок два года.

     — Вы давно ее знаете?

     — Она начала работать у меня машинисткой, когда ей едва минуло семнадцать лет, сразу после школы. С тех пор мы работаем вместе.

     — Она тоже из Ла‑Рош?

     — Из деревни неподалеку. Ее отец был мясником.

     — Красива?

     Пуан задумался. Как видно, такого вопроса он себе никогда не задавал.

     — Нет. Красивой ее не назовешь.

     — Влюблена в вас?

     Мегрэ улыбнулся, увидев, как министр покраснел.

     — Откуда вы знаете? Вероятно, она по‑своему влюблена в меня. Не думаю, чтоб в ее жизни когда‑нибудь был мужчина.

     — Ревнует вас к жене?

     — Не в обычном смысле этого слова. Подозреваю, что она ревнует к тому, что считает своей областью.

     — То есть она опекает вас на работе.

     Пуан, хотя и прожил большую жизнь, казалось, был крайне поражен, хотя Мегрэ открывал простые истины.

     — Вы сказали, что она была у вас в кабинете, когда доложили о приходе Пикмаля, и вы попросили ее выйти. Когда вы снова ее вызвали, вы еще держали отчет в руках?

     — Кажется, да… Но уверяю вас…

     — Поймите, господин министр, я никого не обвиняю, никого не подозреваю. Так же, как и вы, я пытаюсь разобраться. Есть ли еще у кого‑нибудь ключ от этой квартиры?

     — У моей дочери.

     — Сколько ей лет?

     — Анн‑Мари? Двадцать четыре.

     — Замужем?

     — Она выходит, вернее, должна была выйти замуж в следующем месяце. Теперь, когда собирается такая гроза, я уже ни в чем не могу быть уверенным. Вам знакома фамилия Курмон?

     — Слышал.

     Если Мальтеры были известны в политических кругах, то Курмоны были не менее известны в дипломатических, и по меньшей мере в течение трех поколений. Робер Курмон, владелец особняка на улице Фэзандери, один из последних французов, носящих монокль, вот уже более тридцати лет назначался послом то в Токио, то в Лондон и, кроме того, был членом Французского Института2.

     — Сын Робера Курмона?

     — Да, Ален Курмон. Ему тридцать два, он уже был атташе при трех или четырех посольствах, а сейчас является начальником очень важного отдела в министерстве иностранных дел. Он получил назначение в Буэнос‑Айрес и через три недели после свадьбы должен был уехать туда. Теперь вы понимаете, что положение куда трагичнее, чем могло показаться вначале. Скандал, который разразится завтра или послезавтра…

     — Ваша дочь часто приходила сюда?

     — До того, как мы получили квартиру при министерстве.

     — А с тех пор никогда?

     — Предпочитаю быть с вами откровенным, комиссар. Иначе не стоило вас и приглашать. Анн‑Мари сдала экзамен на степень бакалавра, закончила философский факультет. Она не синий чулок, хотя и непохожа на современных девушек. Но однажды, примерно месяц назад, я обнаружил здесь сигаретный пепел. Мадемуазель Бланш не курит. Моя жена тем более. Я спросил Анн‑Мари, и она призналась, что иногда приходит сюда с Аленом. Больше ничего я не стал выяснять. Вспоминаю, как она сказала, не краснея, глядя мне прямо в глаза: «Надо смотреть на вещи трезво, отец. Мне двадцать четыре, а ему тридцать два». У вас есть дети, Мегрэ?

     Комиссар покачал головой.

     — Полагаю, сегодня сигаретного пепла не было?

     — Нет.

     Отвечая на вопросы, Пуан уже не выглядел таким подавленным — совсем как больной, который, рассказывая о своем недуге врачу, верит, что в конце концов тот даст ему лекарство. Уж не специально ли Мегрэ задержался на выяснении положения с ключами от квартиры?

    — Больше их нет ни у кого?

     — У начальника моей канцелярии.

     — Его имя?

     — Жак Флери.

     — Вы давно его знаете?

     — Мы учились вместе в лицее, потом в университете.

     — Он тоже из Вандеи?

     — Нет. Из Ниора. Это рядом. Мы почти ровесники.

     — Адвокат?

     — Нет, в списки сословия адвокатов он не был внесен.

     — Почему?

     — Это довольно забавный человек. Родители его были богаты. В молодости у него не было никакого желания работать. Каждые полгода он загорался какой‑нибудь новой идей. Был период, например, когда он вздумал было производить снаряжение для рыбной ловли и купил несколько лодок. Потом занялся какими‑то поставками из колоний и потерпел неудачу. Я потерял его из виду. Став депутатом, я время от времени встречал его в Париже.

     — Он разорился?

     — Дотла. Но выглядит прекрасно. Он всегда прекрасно выглядел и был необыкновенно симпатичный. Знаете, тип симпатичного неудачника.

     — Он обращался к вам с какими‑нибудь просьбами?

     — Изредка. Но ничего серьезного. Незадолго до того, как я стал министром, мы по воле обстоятельств стали встречаться чаще, чем обычно, и когда мне понадобился начальник канцелярии, он оказался под рукой.

     Пуан нахмурился.

     — Я должен вам кое‑что объяснить. Вам просто не понять, что значит внезапно стать министром. Возьмите меня. Я адвокат, незаметный провинциальный адвокат, который тем не менее хорошо знает право. Меня назначают министром общественных работ. Без всякого перехода, без подготовки я становлюсь во главе министерства, в котором полным‑полно высокопоставленных Компетентных чиновников и даже таких знаменитостей, как покойный профессор Калам. Я начинаю вести себя так же, как другие. Держусь уверенно. Делаю вид, что все знаю. И все же ощущаю по отношению к себе недоброжелательство и насмешливость. Кроме того, мне стало известно о многочисленных интригах, в которых я ничего не понимал. В своем собственном министерстве я остаюсь чужеродным телом среди людей, которые с давних пор знакомы с изнанкой политической жизни. Иметь подле себя такого человека, как Флери, с которым можно быть откровенным…

     — Понимаю. У Флери, когда вы назначили его шефом вашей канцелярии, уже были связи в политических кругах?

     — Только такие, которые завязываются в барах и ресторанах.

     — Он женат?

     — Был. Думаю, он и сейчас еще не развелся с женой. У него от нее двое детей. Но живут они не вместе. У него есть еще одна семья в Париже, а может быть, и две: он обладает даром необычайно усложнять свою жизнь.

     — Вы уверены, что он не знал, что отчет Калама у вас?

     — Он даже не видел Пикмаля в министерстве. А я ему ничего не говорил.

     — Каковы отношения между Флери и мадемуазель Бланш?

     — Внешне самые дружеские. На самом деле она его не выносит. Его образ жизни идет вразрез с ее буржуазной моралью. Он шокирует ее и приводит в отчаяние. Поверьте, это не имеет значения.

     — Вы уверены, что ваша жена не подозревает о том, что вы здесь?

     — Она сегодня заметила, что я не в себе. Настаивала, чтобы я прилег и отдохнул, но я сказал, что у меня важное собрание.

     — Она поверила?

     — Не знаю.

     — Вы часто ей лжете?

     — Нет.

     Было около полуночи. На этот раз стопки наполнил министр; потом, вздыхая, он направился к полочке и выбрал изогнутую трубку с серебряным кольцом.

     Как бы в подтверждение предчувствия Мегрэ зазвонил телефон. Пуан посмотрел на комиссара — снимать трубку или нет.

     — Это, должно быть, ваша жена. Все равно, вернувшись домой, вам придется ей все рассказать.

     Министр взял трубку.

     — Алло!.. Да… Это я…

     У него был виноватый вид.

     — Нет… Я не один… Нам надо обсудить очень важный вопрос… Я тебе все

наверх