— Он, как всегда, выбирал рогалики в
корзинке — он обычно съедает их три штуки. Однако сегодня какой‑то
незнакомый мне человек, пришедший раньше, подошел к нему и завел разговор…
Обычно месье Пикмаль неразговорчив. Голова у него, должно быть, занята важными
делами, и ему некогда тратить время на пустую болтовню. Он вежлив, но холоден.
Знаете, как обычно: «Здравствуйте! Сколько с меня? До свидания!..» Меня это не
задевает. У меня есть еще клиенты, которые тоже работают головой, и я понимаю,
что это такое… Но меня поразило, что месье Пикмаль вышел вместе с незнакомцем,
и вместо того, чтобы, как обычно, повернуть налево, они пошли направо.
— Хозяин описал этого
незнакомца? — спросил Мегрэ.
— Очень приблизительно. Ему лет
сорок. По виду служащий или коммивояжер. Он вошел в бистро чуть раньше восьми,
встал в конце стойки и заказал кофе с молоком. Ни бороды, ни усов. Полноватый.
Мегрэ тут же подумал, что это описание
подходит к нескольким дюжинам инспекторов с улицы Соссэ.
— Больше ничего не узнал?
— Узнал. Позавтракав, я снова
позвонил в Школу. Попросил к телефону Пикмаля. На этот раз не сказал, кто я, а
у меня ничего не спросили. Только ответили, что его сегодня не видели.
— Он в отпуске?
— Нет, просто не явился. И что
особенно удивительно — даже не позвонил, чтобы предупредить об этом. Такое с ним
случилось впервые.
Я вернулся в гостиницу «Бэрри» и поднялся
к себе. Затем постучал в дверь Пикмаля. Открыл ее. В комнате никого не было.
После моего первого визита там ничего не изменилось.
Вы мне велели выяснить все детали. Я пошел
в Школу, представился приятелем Пикмаля из провинции. Мне удалось узнать, где
он обедает. На улице Святых Отцов в ста метрах от Школы, в ресторанчике,
который содержит один нормандец. Я пошел туда.
Пикмаля там сегодня не было. Я видел его
салфетку в кольце с номером и бутылку минеральной воды, поставленную для него
на столе, за которым он обычно ест. Это все, патрон. Я совершил какие‑нибудь
ошибки? Вопрос был вызван тем, что Мегрэ нахмурился и на лице его появилась
озабоченность.
Неужели это дело будет похоже на то,
которое ему в свое время всучили и из‑за которого он вынужден был уехать
в Люсон?
В тот раз все также произошло из‑за
соперничества между улицей Соссэ и набережной Орфевр: обе полиции получили
противоположные директивы, причиной чего была борьба между высокопоставленными
лицами, и, волей‑неволей, защищали противоположные интересы. В полночь
премьер‑министр узнал, что Пуан обратился за помощью к Мегрэ…
В восемь утра Пикмаль, нашедший отчет
Калама, спокойно пил в маленьком баре кофе; к нему подошел какой‑то
неизвестный, и Пикмаль без всякого сопротивления, без возражений последовал за
ним…
— Ты хорошо поработал, мой мальчик.
— Никаких орфографических ошибок?
— Не думаю.
— Что делать теперь?
— Сам не знаю. Пожалуй, тебе лучше
остаться в отеле «Бэрри» на случай, если Пикмаль возвратится.
— И тогда позвонить вам?
— Да. Сюда или домой.
Один из двоих, прочитавших отчет Калама,
исчез…
Остался Пуан, который тоже читал отчет, но
он был министр, а посему его труднее незаметно убрать.
Подумав об этом, Мегрэ снова почувствовал
во рту привкус вчерашней водки, и у него появилось желание выпить стакан пива в
таком месте, где можно было побыть в окружении обыкновенных людей, которые
занимаются маленькими делами.
Глава 4
Люка недоволен
Возвращаясь из пивной «Дофин», Мегрэ
увидел Жанвье, который поспешно шел к Уголовной полиции.
К полудню стало почти жарко. Солнце
светило ярче, и Мегрэ впервые в этом году оставил пальто в кабинете. Ему
пришлось трижды окрикнуть Жанвье, прежде чем тот услыхал, остановился и подошел
к Мегрэ.
— Выпьем по стаканчику?
Комиссару не хотелось возвращаться на
набережную Орфевр. В этом, вероятно, были повинны весна, а также умственное и
нервное напряжение, в котором он находился со вчерашнего вечера.
У Жанвье было выражение лица человека, не
знающего, что его ждет: головомойка или похвала. Они не остались у стойки, а
направились в зал, где в это время никого не было.
— Пива?
— Что угодно.
Пока не принесли пиво, они молчали.
— Мы не единственные, патрон, кто
занимается этой особой, — пробурчал наконец Жанвье. — У меня такое
впечатление, что ею интересуется уйма людей.
— Рассказывай.
— Утром первым делом я отправился на
бульвар Сен‑Жермен побродить вокруг министерства. Остановившись метрах в
ста от здания, я увидел на другой стороне улицы Руже, который делал вид, что
страшно заинтересован воробьями.
И Мегрэ и Жанвье хорошо знали Гастона Руже,
инспектора с улицы Соссэ, и отношения между ними были прекрасные. Руже был
славный парень, жил он в пригороде и таскал в карманах кучу фотографий своих не
то шести, не то семи отпрысков.
— Он заметил тебя?
— Да.
— Говорил с тобой?
— На бульваре было пусто. Я не мог от
него укрыться, и, когда мы очутились друг против друга, он спросил меня: «И ты
тоже?» Я разыграл дурачка: «Что тоже?» Он подмигнул мне: «Ничего. Я не прошу
тебя выдавать секретов. Просто вижу, что здесь сегодня пропасть знакомых лиц.
Жаль, что напротив этого дерьмового министерства нет ни одного бистро»… Оттуда,
где мы стояли, виден был двор, и я заметил Рамире из разведки, который,
казалось, был в самых лучших отношениях со швейцаром… Разыгрывая комедию до
конца, я продолжал свой путь. Только на улице Сольферино я зашел в кафе и
посмотрел телефонную книгу. Нашел Бланш Ламот и ее адрес — улица Вано, 63. Я
был в двух шагах оттуда.
— И опять наскочил на кого‑нибудь
из Сюртэ?
— Не совсем так. Вы знаете улицу Вано
— тихую, почти провинциальную, там даже деревья во дворах растут. Номер
шестьдесят три — это доходный дом без всяких претензий, но комфортабельный.
Консьержка чистила картофель у себя в привратницкой.
«Мадемуазель Ламот дома?» — спросил я. И
тут мне показалось, что в глазах у нее мелькнула насмешка. Я объясняю: «Я
страховой агент. Мадемуазель Ламот выразила желание застраховать жизнь, и я
пришел заполнить формуляр»… Она не расхохоталась, нет, но до этого было
недалеко. Только язвительно спросила: «Сколько различных полиций в Париже?»…
«Не понимаю, что вы хотите этим сказать?»… «Во‑первых, я вас уже видела с
тем толстяком комиссаром, забыла его фамилию, когда два года назад дама из
пятьдесят седьмой квартиры приняла слишком много снотворного. Во‑вторых,
ваши коллеги действуют здесь довольно решительно»… «Много их приходило?» —
спросил я… «Один приходил вчера утром»… «Он показывал вам значок?»… «А я не
просила показать его. И у вас не прошу. Полицейского я могу распознать»… «Много
вопросов он задавал?»… «Немного: одна ли она живет, не приходит ли к ней иногда
довольно полный мужчина лет пятидесяти. Я сказала, что нет»… «Так оно и есть?»…
«Да. Потом он интересовался, случается ли ей возвращаться домой с портфелем. Я
ответила, что такое бывает: у нее пишущая машинка, и она довольно часто
приносит домой работу, которую делает вечером. Полагаю, вы так же хорошо, как и
я, знаете, что она секретарша у министра?»… «Да, я в курсе»… «Он еще хотел
знать, был ли у нее портфель вчера вечером. Я призналась, что не заметила.
Тогда он сделал вид, что уходит. Я поднялась в бельэтаж, где каждое утро
помогаю по хозяйству одной пожилой даме. Немного позже я услышала, как он
поднимался по лестнице. Я не стала выходить. Однако знаю, что он остановился на
третьем этаже, где живет мадемуазель Бланш, и проник в ее квартиру»… «И вы
позволили ему это?»… «За долгую службу консьержкой я хорошо усвоила, что
полицию восстанавливать против себя не стоит»… «Он долго там оставался?»…
«Приблизительно минут десять»… «Вы его снова видели?»… «Видела, но не его, а
другого»… «Вы рассказали об этом вашей жилице?»
Упершись взглядом в стакан, Мегрэ
внимательно слушал и старался сопоставить этот инцидент с тем, что ему уже было
известно.
Жанвье продолжал:
— Она заколебалась, покраснела и в
конце концов призналась: «Я сказала, что кто‑то приходил, спрашивал про
нее и поднимался к ней на этаж. Про полицию я не говорила».
— Мадемуазель Ламот удивилась?
— Сперва да. Потом пробормотала:
«Кажется, я знаю, в чем дело». А сегодня утром через несколько минут после
того, как она ушла на работу, пришли еще двое и тоже сказали, что они из
полиции. Тот, который поменьше, показал мне значок, но я на него даже не
взглянула.