ООО "БЕНУА" основано в августе 1995 года

ООО "" учредитель Санкт-Петербургской Палаты Недвижимости

Жорж Сименон «Мегрэ у министра»

Стр. 1 | Стр. 2 | Стр. 3 | Стр. 4 | Стр. 5 | Стр. 6 | Стр. 7 | Стр. 8 | Стр. 9 | Стр. 10 | Стр. 11 | Стр. 12 | Стр. 13 | Стр. 14 | Стр. 15 | Стр. 16 | Стр. 17 | Стр. 18 | Стр. 19 | Стр. 20 | Стр. 21 | Стр. 22 | Стр. 23 | Стр. 24 | Стр. 25 | Стр. 26 | Стр. 27 | Стр. 28 | Стр. 29 | Стр. 30 | 

class="txt">      Мегрэ показалось, что он начинает понимать.

     — Заключение было неблагоприятным?

     — Подождите. Когда премьер‑министр рассказывал мне об этом деле, он уже отдал распоряжение о розыске отчета в парламентских архивах. Само собой разумеется, что этот отчет должны были обнаружить в бумагах комиссии. Но, как выяснилось, там не нашли не только самого отчета, но исчезла также часть протоколов. Вы понимаете, что это значит?

     — Что кое‑кто заинтересован, чтобы он не был опубликован.

     — Прочтите вот это.

     Это была еще одна заметка из «Молвы», тоже короткая, но не менее угрожающая.

     «Настолько ли могуществен Артюр Нику, чтобы помешать отчету Калама увидеть свет?»

     Мегрэ слышал это имя, как и сотни других. Он часто встречал название фирмы «Нику и Совгрен», когда речь шла о строительстве — дорог, мостов или плотин.

     — Постройкой Клерфона занималась фирма «Нику и Совгрен»?

     Мегрэ начинал жалеть о том, что пришел сюда. Он испытывал к Огюсту Пуану естественную симпатию, но история, которую он услышал, была ему неприятна так же, как если бы при нем женщине рассказывали неприличный анекдот.

     Мегрэ пытался догадаться, какую роль Пуан мог играть в этой трагедии, стоившей жизни ста двадцати восьми детям. Еще немного, и он напрямик задал бы вопрос: «Какова ваша роль в этом деле?»

     — Он догадывался, что за люди были причастны к этому. Политические деятели. Притом высокопоставленные.

     — Я постараюсь поскорее закончить рассказ. Премьер‑министр попросил меня предпринять тщательные поиски в архивах моего министерства. Ведь Национальная школа дорог и мостов подчиняется непосредственно министерству общественных работ. Очевидно, у нас где‑то должна была, храниться хотя бы одна копия отчета Калама.

     Снова прозвучали сакраментальные слова «отчет Калама».

     — И вы ничего не нашли?

     — Ничего. Совершенно напрасно были перерыты, даже на чердаках, тонны пыльных бумаг.

     Мегрэ почувствовал себя неуютно и заерзал в кресле. Это не укрылось от его собеседника.

     — Вы не любите политику?

     — Да, не люблю.

     — Я тоже. Как ни странно это звучит, но двенадцать лет назад я выставил свою кандидатуру на выборах, чтобы бороться против такой грязной политики. И когда три месяца назад мне предложили портфель министра, я дал себя уговорить с единственной надеждой внести немного чистоты и порядочности в общественные дела. Мы, моя жена и я, — простые люди. Вы видите, какую квартиру мы занимаем во время сессий парламента. Это больше похоже на пристанище холостяка. Моя жена могла бы остаться в Ла‑Рош‑Сюр‑Йон, где у нас свой дом, но мы не привыкли жить отдельно.

     Пуан говорил совершенно естественно, без всякой сентиментальности в голосе.

     — С тех пор, как я стал министром, мы официально живем при министерстве, на бульваре Сен‑Жермен, но прибегаем к этому убежищу как можно чаще. Особенно по воскресеньям.

     Но это все неважно. Если я вам звонил из автомата, как вам, должно быть, сказала ваша жена, — если не ошибаюсь, у нас жены одной породы, — то это потому, что мой телефон, как я подозреваю, поставлен на подслушивание. Убежден, что все мои разговоры как из министерства, так и из квартиры где‑то записываются. Предпочитаю не знать, где именно. Добавлю без особой гордости, что сегодня вечером, перед тем как прийти сюда, я зашел в кино на бульваре, вышел через другой выход на другую улицу и дважды менял такси. И все же не поручусь, что за домом не наблюдают.

     — Я никого не заметил, когда входил.

     У Мегрэ появилось чувство жалости к Пуану. До сих пор Пуан пытался говорить бесстрастным голосом. Но по мере приближения к главному он стал нервничать, ходить вокруг да около, как бы боясь, что Мегрэ составит обо всем этом ложное впечатление.

   — Архивы министерства были перевернуты вверх дном, и одному богу известно, сколько там обнаружилось бумаг, о которых никто на свете никогда и не вспомнит. Все это время, по меньшей мере дважды в день, мне звонил премьер, и у меня нет никакой уверенности, что он мне доверяет.

     Поиски были предприняты также и в Школе дорог и мостов. Но и они, к сожалению, не дали никакого результата… до вчерашнего утра.

     Мегрэ не смог удержаться от вопроса — так обычно спрашивают о конце романа:

     — Значит, отчет Калама нашли?

     — Да, вероятно, это и был отчет Калама.

     — Где?

     — На чердаке Школы.

     — Кто‑нибудь из преподавателей?

     — Нет. Смотритель. Вчера днем мне подали визитную карточку какого‑то Пикмаля, о котором я в жизни не слышал. На ней карандашом было написано: «По поводу отчета Калама». Я сейчас же принял его. Предварительно я отослал мою секретаршу, мадемуазель Бланш, хотя и работаю с ней уже лет двадцать; она тоже из Ла‑Рош‑Сюр‑Йон и служила еще в моей адвокатской конторе. Вы увидите, что это имеет значение. Заведующего моей канцелярией тоже не было. Я остался наедине с человеком средних лет; у него неподвижный взгляд; он молча стоял передо мной, держа под мышкой пакет, завернутый в серую бумагу. «Месье Пикмаль?» — спросил я, несколько обеспокоенный, так как мне на мгновение показалось, что я имею дело с ненормальным. Он ответил кивком. «Садитесь». — «Не стоит».

     Его взгляд мне показался неприязненным. Он почти грубо спросил меня: «Вы министр?» — «Да». — «Я смотритель в Школе дорог и мостов».

     Он сделал два шага вперед, протянул мне пакет и тем же тоном произнес: «Вскройте пакет и дайте мне расписку». В пакете находился документ страниц на сорок, являвшийся, очевидно, копией: «Отчет по экспертизе проекта санатория в Клерфоне, Верхняя Савойя». Подписи под документом не было, но на последней странице были напечатаны имя и звание Жюльена Калама, а также дата. Пикмаль повторил: «Мне нужна расписка». Я написал расписку. Он сложил ее, сунул в потрепанный бумажник и направился к выходу. Я остановил его: «Где вы нашли эти бумаги?» — «На чердаке». — «Вас, вероятно, пригласят, чтобы сделать письменное заявление». — «Мой адрес известен». — «Вы никому не показывали документ?». Он с презрением посмотрел мне в глаза: «Никому». — «Там не было еще копий?» — «Насколько мне известно, не было». — «Благодарю вас».

     Пуан в замешательстве взглянул на Мегрэ.

     — Здесь‑то я и совершил ошибку, — продолжал он. — Все, вероятно, произошло из‑за странного вида этого Пикмаля. Мне казалось, что так должен выглядеть анархист в момент, когда собирается бросить бомбу.

     — Сколько ему лет? — спросил Мегрэ.

     — Лет сорок пять. Одет средне. Взгляд — либо ненормального, либо фанатика.

     — Вы навели о нем справки?

     — Не сразу. Было пять часов. У меня в приемной сидели еще несколько человек, и вечером я должен был председательствовать на банкете инженеров. Увидев, что посетитель ушел, секретарша вернулась в кабинет, и я сунул папку с отчетом Калама в портфель.

     Мне следовало бы тут же позвонить премьер‑министру. И если я не сделал этого, то, уверяю вас, опять же только потому, что сомневался, не имею ли я дело с сумасшедшим. Не было никаких доказательств, что документ не фальшивка. Нам почти ежедневно приходится принимать людей с неуравновешенной психикой.

     — Нам тоже.

     — В таком случае вы должны меня понять. Прием затянулся до семи вечера. У меня оставалось времени только, чтобы зайти домой и переодеться.

     — Жене вы рассказали о докладе Калама?

     — Нет. Портфель я забрал с собой. Жене сказал, что после банкета заеду на бульвар Пастера. Я довольно часто так делаю. По воскресеньям мы здесь обедаем вдвоем, но иногда, когда у меня срочное дело и нужно спокойно поработать, я прихожу сюда один.

     — Где происходил банкет?

     — Во дворце д'Орсей.

     — Портфель вы взяли с собой?

     — Нет, я запер его на ключ и оставил под охраной моего шофера, которому я полностью доверяю.

     — Вы вернулись прямо сюда?

     — Около половины одиннадцатого. У министров есть то преимущество, что они не обязаны оставаться после речей.

     — Отчет вы прочли?

     — Да.

     — Он показался вам подлинным? Министр утвердительно кивнул.

     — Если его опубликовать, это действительно будет взрывом бомбы?

     — Вне всякого сомнения.

     — Почему?

     — Потому что профессор Калам как бы предсказал катастрофу, которая и произошла. Хотя меня и поставили во

наверх